Ночью на западном берегу пролива мы ловили креветок и черепах, забыв о кораблях неприятеля.©
Качалась сейчас на Полинкиных качелях (мы в деревне у мамы, традиционно), взлетала под самое солнце и вспоминала свою московскую поездку... за последние полгода мне действительно нигде не было так спокойно и уютно, как в Москве. Даже странно, потому что подсознательно я ожидала чего-то другого, суеты что ли, напряжённости. А вместо этого — полное отсутствие тревоги и пять дней пребывания в состоянии какого-то нереального покоя. Долгие-долгие прогулки с Аней, взгляд налево, направо, "запомни это", неторопливость и погружение — в мир чужой и свой собственный. Редкая возможность прислушаться к себе, не отвлекаясь на внешние раздражители. Аня — идеальная спутница, с ней интересно разговаривать и здорово молчать, всегда было, просто я немного об этом забыла, а тут — вспомнила. Затянувшиеся посиделки в "СПБ" — не опоздать на метро в Москве хотя бы один раз было бы огромным упущением, так что мы благополучно опоздали, зато наговорили друг другу кучу всего очень хорошего, такого, во что трудно поверить, но что тем не менее — правда.
Дом-музей Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке — наверное, самое болезненное и трогательное из всего, что было... Ощущение внезапной причастности к большой и горькой жизни, комната Эфрона, слёзы, капающие на стекло, под которым Маринина молитва:
"Господи , Боже ты мой!
Сделай так, чтобы я встретилась с Сережей — здесь на земле.
Пошли, Господи, здоровья и долгой жизни Але.
Спаси, Господи, Асю, Валю и Андрюшу.
Прости, Господи, все мои прегрешения.
Благодарю тебя, Господи, за все, если Сережа жив.
Дай мне, Господи, умереть раньше Сережи и Али.
Спасибо тебе, Господи, за все. Аминь."
Та самая чердачная комната, о которой Марина писала в стихах, посвящённых Але:
"Запомнишь ты чердак-каюту,
Моих бумаг божественную смуту,
Как в страшный год, возвышены бедою
Ты маленькой была, я — молодою..."
Квадрат потолочного окна над письменным столом, льющийся сверху солнечный свет, краешек крыши, на которой сидела маленькая Аля, когда Марина писала... Хрупкий, давно ушедший мир, — и тишина над всем.
А ещё был Булгаковский дом с совсем другими ощущениями, записанное и брошенное в ящик желание (сбудется, я знаю!), РАМТ, где мы смотрели "Инь и Ян" в том состоянии, когда смотреть и воспринимать что-то вообще сложно, парк Горького, Музеон, и, естественно, кино. Мы с Аней без кино — не мы, так что... Тем более пропущенный "Ной". Хороший кстати, не разочаровал, наоборот порадовал — мне даже Логан Лерман в кои-то веки понравился. Он, впрочем, и в "Хорошо быть тихоней" неплох, роли несчастных мальчиков идут ему куда больше, чем Перси Джексон.
И всё-таки пять дней в Москве — чертовски мало, капля в море. Хочется вернуться. Вернуться-вернуться-вернуться...
Дом-музей Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке — наверное, самое болезненное и трогательное из всего, что было... Ощущение внезапной причастности к большой и горькой жизни, комната Эфрона, слёзы, капающие на стекло, под которым Маринина молитва:
"Господи , Боже ты мой!
Сделай так, чтобы я встретилась с Сережей — здесь на земле.
Пошли, Господи, здоровья и долгой жизни Але.
Спаси, Господи, Асю, Валю и Андрюшу.
Прости, Господи, все мои прегрешения.
Благодарю тебя, Господи, за все, если Сережа жив.
Дай мне, Господи, умереть раньше Сережи и Али.
Спасибо тебе, Господи, за все. Аминь."
Та самая чердачная комната, о которой Марина писала в стихах, посвящённых Але:
"Запомнишь ты чердак-каюту,
Моих бумаг божественную смуту,
Как в страшный год, возвышены бедою
Ты маленькой была, я — молодою..."
Квадрат потолочного окна над письменным столом, льющийся сверху солнечный свет, краешек крыши, на которой сидела маленькая Аля, когда Марина писала... Хрупкий, давно ушедший мир, — и тишина над всем.
А ещё был Булгаковский дом с совсем другими ощущениями, записанное и брошенное в ящик желание (сбудется, я знаю!), РАМТ, где мы смотрели "Инь и Ян" в том состоянии, когда смотреть и воспринимать что-то вообще сложно, парк Горького, Музеон, и, естественно, кино. Мы с Аней без кино — не мы, так что... Тем более пропущенный "Ной". Хороший кстати, не разочаровал, наоборот порадовал — мне даже Логан Лерман в кои-то веки понравился. Он, впрочем, и в "Хорошо быть тихоней" неплох, роли несчастных мальчиков идут ему куда больше, чем Перси Джексон.
И всё-таки пять дней в Москве — чертовски мало, капля в море. Хочется вернуться. Вернуться-вернуться-вернуться...
И про музей Цветаевой - каждое слово и у меня точь-в точь такие же впечатления!